Теплый взгляд николая гринько Запорожский период жизни великого киноактера

Газета «Суббота», 22 мая 2003 г.

22 мая все, кто знал этого замечательного человека, обязательно помянут его еще раз добрым словом. Правда, не так давно выяснилось, что наш выдающийся земляк, великий театральный и киноактер Николай Гринько родился не 22 мая 1920 года, как утверждают кинокалендари, а 30 апреля 1921 года. Тем не менее, сегодня есть достаточный повод, чтобы рассказать нашим читателям о некоторых нешироко известных фактах из жизни Актера.

ДВА СЛОВА О РЕЙТИНГАХ

Прежде всего, я обращаюсь к людям постарше. Назовите, не задумываясь, самого популярного артиста Запорожья всех времен. Немало замечательных мастеров сцены и экрана произвела на свет наша щедрая земля. Их наших краев мелитополец, знаменитый режиссер-постановщик замечательного фильма « Чистое небо», первого в период хрущевской «оттепели», Григорий Чухрай. Популярна его землячка Светлана Светличная. В наших местах торили путь на сцену и экран Таисия Литвиненко (помните Химку из фильма «За двумя зайцами») и ее талантливый супруг Федор Стригун – ныне многократный лауреат, главреж Львовского театра им. Заньковецкой. Целая плеяда щорсовцев – великий Владимир Магар, Константин Параконьев, Анастасия Морозова, Тамара Вольская... Но если бы в те времена составлялись модные нынче рейтинги, то на их вершине красовалась бы долговязая фигура беспредельно симпатичного Наколая Гринько.

Мы считаем своими земляками Платона и Георгия Майбород, намекаем на близость к нам Михаила Стельмаха, а про Гринько – звезду первой величины – потихоньку забываем.

Но ведь его звезда сияла в конце 40-х – в начале 50-х на запорожской сцене. Именно о запорожском Гринько мы бы и хотели сейчас поговорить.

ПАТ И ПАТАШОН

Рейтингов тогда не было. Были залы – либо пустые, либо полные. Народ, соскучившийся после долгой беспощадной войны не только по хлебу, но и по зрелищам, валил в кино и театр, отбивал кадриль на танцплощадках. Хохотал над самыми незамысловатыми шутками самодеятельных артистов. В героях были американские комики Пат и Паташон, Чарли – немного придуркуватые, но всегда потешные. На их манер по всей Украине, а потом и по всему Союзу пошли потешать публику длиннющий Тарапунька и коротышка Штепсель. Хорошо у них получалось. Клеймили сатирой взяточников, вороватых кладовщиков, нерадивых управдомов. Публика глотала эти хохмы, клубные артисты подражали им и заводили своих зрителей на самых нехитрых подмостках. Тогда и родилась быстро ставшая популярной пара Коля Гринько (в народе – Гриня) и Григорий Антоненко (Антоша).

ЛИХА БЕДА – НАЧАЛО

Именно здесь, в Запорожье, начинался путь к звездным ролям доброго папы Карло из «Приключений Буратино» или великого Антоши Чехонте из «Сюжета для небольшого рассказа». Он снимался у Юткевича и Андрея Тарковского («Андрей Рублев», «Зеркало», «Солярис», «Иваново детство», «Сталкер»), у Сергея Герасимова (по роману «Петр Первый»), Георгия Данелия («Афоня»), Леонида Быкова («Аты-баты, шли солдаты»), работал с украинскими режиссерами Г.Коханом, Н. Ильенко и др.

Плечом к плечу на съемочных площадках и на натуре творил он вместе с великими А.Бучмой. Н.Симоновым, Б. Ливановым, С. Бондарчуком, Е. Копеляном, Е. Лебедевым, Ю.Соломиным, Ю. Никулиным, Д. Банионисом, Мариной Влади…

Он снимался на киностудиях «Мосфильм», «Ленфильм», «Беларусьфильм», «Тельсия фильм» (Франция), «Тимфильм» (Норвегия), «Баррандов» (Чехословакия), «Бояна» (Болгария), ДЕФА (ГДР), «Продисфильм АГ» (Швейцария), «Медитерране Синема» (Франция). Но, пожалуй, ближе всех он предстал перед нами в образе добрейшего шарманщика папы Карло. Он нравился всем, веселый музыкант и мудрец, заботливый отец и преданный друг – потрясающее «совпадение» с героем Алексея Толстого. А.Чехов в «Сюжете...». Когда Марину Влади, приглашенную на роль Лики Мезиновой, Сергей Юткевич познакомил с Николаем Гринько, французская кинозвезда отметила: «Он сразу понравился мне. У него такие умные и выразительные глаза». Интересно, что то же самое выделяют в своем герое исследователи творчества великого Николая Черкасова. Впрочем, трудно не заметить внешнее и внутреннее сходство между этими двумя великими мастерами кино.

Все написанное выше – лишь сжатая творческая биография нашего земляка. Наша же цель – показать его запорожский след. Ведь известна истина о том, что каким будет начало пути, на какую стезю ступит нога, туда и приведет – в бесславие или бессмертие. Именно здесь, где мы живем, формировался гражданский и творческий характер Николая Гринько.

Автору этих строк посчатливилось быть довольно близко знакомым с матерью актера – заслуженной артисткой Украины Лилией Казимировной Броневской, всю свою жизнь отдавшей театру имени Щорса. Довелось побывать и в киевской квартире Николая Гринько с «исторической» примечательностью в прихожей – огромными развесистыми оленьими рогами, но вот увидеть кумира воочию не повезло.

Он и сегодня смотрит глубокими добрыми глазами с подаренного моим родителям – Тамаре Вольской и Йосифу Лисковичу – портрета, он в воспоминаниях поклонников его самобытного таланта.

Сидим, бывало, в квартире на третьем этаже «дома артистов», по улице Дзержинского, гоняем чаи с хлебосольной Лилией Казимировной, сохранившей до глубокой старости стройную высокую худощавую фигуру и острую память, беседуем.

ЛЕГЕНДЫ БРОНЕВСКОЙ

Именно так, с улыбкой, по-доброму, мне хочется вспомнить о ней, женщине сколь обаятельной, столь и колоритной. К своим «хорошо за семьдесят» она накопила целую галерею замечательных женских образов на сцене театра, а за кулисами, в гримерках, а то и просто на улицах – целую гроздь интересных казусов и приключений. «Насу Лилецьку Казимировну», как по-доброму пародировали ее незначительный речевой дефект подруги, сопровождали различные случаи, которые затем итерпретировались жадной до хохм актерской братией в легенды и анекдоты. Тогда и тем более сейчас не представлялось возможным отделить выдумку от факта. Происходило это по двум причинам. Первая, уж очень здорово пародировала ее блистательная Таисия Литвиненко. Во-вторых, истории эти зачастую рассказывала, отчаянно фантазируя, сама Лилия Казимировна.

Вот немногое из того, что запомнилось.

По линии повышения квалификации уже далеко не молодая Броневская попала в Москву. То-то будет новостей, когда Лилецька вернется, прогнозировали щорсовцы. И не ошиблись.

Приехала, собрала вокруг себя девичник, прореженный молодыми парнями-актерами, и начала рассказ.

- Представляете, девоцьки, зиву я в отеле...забыла название...ну, на Красной плосцади. На 48 этазе. А рядом номер, ну, цей бы вы думали... (через многозначительную паузу) Дзыны Лолобридзыды! Вот цей! В длиннюсцей субе белого цвета, а днем суба узе коричневая, а вецером церная! А на следуюсций день суба была...(пауза вызвана поисками оригинального цвета шубы), а, вспомнила – в яблоках!

Одназды иду я возле Мавзолея, ну, знаете – напротив Гумма – а впереди цок-цок каблуцками Дзына. И вдруг она роняет коселек!

Я поднимаю и крицю на цистом французском языке (кто-то пытался исправить на слово «итальянский», но все затюкали):

- Мадам! Вы уронили коселек!

Она взяла коселек, посмотрела на меня вот так! Мезду процим, она конопатая. И говорит: -Мерси!

А в другом «анекдоте» пришлось неволько поучаствовать и мне.

Пришел я к Лиле Казимировне по поводу обмена квартирами. Она занимала две комнаты в трехкомнатной кваритре. Но вот стала побаиваться своей соседки, безобидной, впрочем, старушки.

- Вы представляете, Юроцька, эта моя соседка досла до того, со насыпала мне в борсць мысьяк!

- Боже мой, – закричал я, – как вы это определили?

- Оцень просто! Открыла крыску, понюхала борсць, а он мысами воняет!

Для меня тот случай был знаменателен и тем, что как раз в момент нашего разговора позвонил из Киева Николай Григорьевич и я, взяв трубку, впервые и в последний раз в жизни смог поговорить с кумиром.

ЗАВОДИЛА

Но если серьезно, то вот что рассказывала Лилия Казимировна, а также друзья и знакомые Николая Гринько о его жизни в Запорожье.

Впрочем, мама начала с детства. Каким хорошим учеником был Коленька. С каким удовольствием крутился он в обществе взрослых, по-детски не осознавая тогда величие входивших в их дом в Херсоне Оксаны Петрусенко, ставшей крестной матерью Николая, Амвросия Бучмы, Владимира Данченко... Как первым заметил в Коле будущего артиста муж его тетки, уже известный в конце, Владимир Магар.

Как с детства полюбил спорт, был хорошим спринтером, ловко прыгал в высоту и длину, имел разряды по волейболу и баскетболу. И всегда был заводилой в любой ватаге.

А какое было время – папанинцы, стахановцы, Днепрогэс, Чкалов. Осенью, «преодолев пространство и простор», очутился Николай вместе с другими призывниками на Дальнем Востоке, где проходил службу в местах, приближенных к Чехову, роль которого ему предстоит сыграть.

Затем – война. Уже позже, отойдя по времени на расстояние, можно было сделать вывод, что Гринько – вылитый Вася Теркин. Та же душа-распашка, тот же заводила. Именно теркины становились в те лихие годы генераторами доброго настроения. Бойцам батальона авиационного обслуживания вопреки расхожему мнению не приходилось отсиживаться на аэродромах. Техникам часто, особенно в начале войны, приходилось летать стрелками-радистами. А на земле между боями Гринько читал сатирические куплеты, пародировал (и блестяще) популярных тогда исполнителей.

Лилия Казимировна приезжала к сыну на фронт, на Брянщину, потом в Польшу. Николай узнал, что мамин театр в полном составе объезжает действующую армию, узнал, что на деньги артистов построен боевой истребитель «Николай Щорс».

ЗАПОРОЖСКАЯ СТРАНИЦА

А осенью 46-го он демобилизовался. Весной 47-го открылась запорожская страница его биографии.

Покойная ныне народная артистка Украины Анастасия Ивановна Морозова часто рассказывала о первых ролях Николая Гринько. Есть и немало газетных статей того времени. Как-то сам Николай писал в газете «Червоне Запоріжжя» 18 июля 1947 года о спектакле «Служили два товарища» с его участием:

«Пьеса отражает нашу послевоенную жизнь ... она наполнена бодростью, юмором...»

После эпизодической роли студента Димы Николаю Гринько доверили сразу две ответственные – Дзержинского в «Кремлевских курантах» и Вани Земнухова в «Молодой гвардии». Анастасия Морозова, исполнительница роли матери Олега Кошевого, вспоминала, как молодой артист искал какие-то особенные характерные мелочи, способные заземлить героя, сделать близким к правде.

Гринько очень нравился зрителям. Природное обаяние передавалось сценическим образам. Театралы ощущали эту непосредственность и даже прощали ему некоторый непрофессионализм. Эпохой для артиста сатала работа в щорсовском коллективе великого Амвросия Бучмы, «лекции» которого помогли вырваться Николаю из «амплуа неуклюжего неудачника».

Вновь отойдем от сцены и вспомним случай, рассказанный ближайшим его другом Григорием Антоненко.

Как-то Николай засиделся у Григория. Возвращаясь ночным городом домой, задумался и даже не заметил, что его окружили семеро незнакомых парней. «Раздевайся!» Попытался сделать шаг, куда там. Подошли ближе. Вдруг один из грабителей закричал: «Так это же Гриня из театра!» Парней словно ветром сдуло.

Вот что делала популярность! И это не анекдот. Вот что описал в упомянутой газете известный в прошлом журналист (в чем-то и мой учитель) Михаил Афанасьевич Золотихин, не так уж давно ушедший из жизни, о встрече щорсовцев с рабочими-запорожсталевцами: «Особенно радостно встречали Н.Гринько и Г.Антоненко, которые вели программу и показали несколько номеров парного конферанса».

Но главным были, конечно, спектакли. А роли в основном «комсомольские» – «Племя корчагинцев», «Огненный круг» и, наконец, «Любовь сильных» о героях-подпольщиках Каменки-Днепровской молодого тогда драматурга, а ныне известного писателя Петра Ребро. Бывший главный режиссер нашего драмтеатра, но уже давно киевлянин Сергей Константинович Смеян отмечал в Гринько «умение красноречиво молчать».

Николай был центральным персонажем практически всех театральных рецензий. Два рецензента даже поссорились из-за расхождения в оценке роли Жоры Поцелуйко в «Не называя фамилий» Минко. Актер опередил не только критику, но и время, сыграв не просто жулика, вертопраха, стилягу (об их стиляжничество ломали тогда копья все неленивые публицисты), а живого знакомого во плоти и крови человека. Это было выше требований театроведов социалистического реализма.

Творческим финалом запорожского периода Николая Гринько стал «Богдан Хмельницький» Александра Корнейчука. В этом спектакле он сыграл две роли – козака-предателя Пивня и дьяка-патриота Гаврилу. Противоположность. Вот что привлекало актера. Даже силача Пивня он делал то разухабисто показушно пьяным, как вспоминает Г.Антоненко, то наглым заговорщиком, то жалким трусом. Дьяк Гаврила, тонко выписанный Корнейчуком и не менее ярко сыгранный легендарным Михаилом Жаровым, притягивал к себе чуть ли не всех мастеров украинской сцены. У щорсовцев эту роль в основном составе играл сам Магар. Представьте, как играть после такого мастера.

Анастасия Морозова не побоялась сказать, что ей больше нравился Гаврила-Гринько.

Внешне Колин дьяк был очень колоритным – долговязая фигура в черной рясе. Лицо открытое, мужественное, а в глазах – бесинки.

К сожалению, для запорожских театралов это была последняя работа Николая Гринько на запорожской сцене. Театр отправился на гастроли в Киев, но вернулся оттуда уже без Николая Григорьевича. У него, тридцатипятилетнего актера, впереди лежал славный, хоть и тернистый путь к звездным вершинам мирового киноискусства.

ДРУЖЕСКИЕ СВЯЗИ

Несмотря на крайнюю занятость, а в кинематографе Гринько сыграл свыше 180 (!) ролей, несмотря на перемены в личной жизни (актер женился на красавице-скрипачке Айше Чулак-оглы), с Запорожьем он не порывал. Ясное дело, здесь оставались его чудесная мама и многочисленные друзья. С некоторыми Николай и Айше дружили семьями, а супруга актера переписывается и поныне.

В 1987 году, за два года до смерти актера, в серии «Майстри сцени та екрану» вышла в свет монография. Эту книжку Николай Григорьевич подарил моим родителям, назвав их «милыми, дорогими и всегда любимими». В их доме, как я говорил, висит мастерски выполненный фотопортрет Гринько-Чехова. На нем начертано : «Старым и добрым друзьям Тамаре и Йосифу...»

Наш город он посещал не очень часто, но когда приезжал проведать свою маму, обязательно прогуливался по любимым улицам, непременно выступал перед щорсовцами да и перед широкой аудиторией с интересными рассказами.

- Кроме огромного таланта,- говорит Иосиф Лискович, бывший тогда заместить директора театра, – Николая Гринько отличала потрясающая доброта. Его теплые глаза, чуть хрипловатый голос очаровывали собеседников. А щедрость не знала границ. Был такой случай. Я, встретив его в Киеве в замечательной красивой дубленке, привезенной, кажется, из Парижа, не смог сдержать восхищения.

- Тебе, правда, нравится? – спросил тогда Николай.

- Да, очень! Великолепная дубленка! – воскликнул я.

И вдруг он снял полушубок и сказал:

- На, носи на здоровье! Я себе еще куплю.

Мне с трудом удалось его переубедить, дескать, размер не тот.

На творческих встречах запорожцы забрасывали его вопросами. Дети, естественно, спрашивали о папе Карло, о профессоре из «Электроника», а взрослые допытывались о том, как он стал «блестящим американским актером» после роли американского соладата в фильме «Мир входящему» (главный приз «Золотой лев» на Венецианском кинофестивале в 1961 году). Но пуще всего интересовала земляков работа над образом Антона Чехова. Ведь сниматься довелось с Мариной Влади, французской красавицей, женой Робера Осейна, а затем Владимира Высоцкого.

- Когда мне позвонил с «Мосфильма» режиссер-постановщик Сергей Юткевич и предложил Чехова, – вспоминал часто Николай Гринько, – я от волнения чуть сознание не потерял и еле смог из себя выдавить: «а вы знаете, какой у меня рост?»

- А вы знаете рост Антона Павловича? – ответил мне Юткевич.

Мало того, что он был похож. Он был точен в изображении писателя. Когда Юрию Яковлеву, признанному исполнителю роли Чехова, показали две фотографии и попросили определить настоящего Чехова, тот не задумываясь показал на ... Гринько. Этой роли завидовал сам Питер О’Тул, о чем сказал Марине Влади на парижской премьере «Сюжета...».

На встречах с запорожскими зрителями Гринько таких больших имен не упоминал. Он говорил о своем «секрете»: «Прежде, чем проникнуть в образ, я подхожу к зеркалу и ищу глаза моего героя».

НЕПРОЧИТАННОЕ ПИСЬМО

Мостик «Киев – Запорожье» остался и после смерти великого мастера.

Называется он Айше Рафетовна. В своих письмах она не просто рассказывает о своем супруге, а делает это с мастерством писательницы, очень лирично и тонко. Такой стала ее книга «Прикосновение», тоже подаренная моим родителям с надписью «Вам, любимым, в память о Друге». Несколько слов об этой замечательной женщине. Юная скрипачка эстрадного оркестра «Дніпро» влюбилась, когда увидела, как двухметровый Гринько в балетной пачке танцует «Лебединое озеро». Айше бросила ради него консерваторию перед самыми выпускными экзаменами, чтобы не расставаться с любимым человеком во время гастролей. Бросила эстраду, чтобы быть всегда рядом на многочисленных съемках. Они были счастливы и в крохотной комнатушке, где могли поставить только кровать и чемодан.

С Николаем Григорьевичем Айше прожила 31 год. После его смерти, на удивление знакомых, она ежденевно ходит к нему на кладбище. Все эти долгие годы. Ежедневно. Когда хоронили Артиста, Айше Рафетовна положила в карман его пиджака письмо. Оно ушло с ним в могилу. Что в нем – не знает никто. «Без права переписки», – горько шутит она.

Вот только одна выдержка из другого ее письма, полученного моими родителями в 1995 году, сразу после презентации книги «Прикосновение». Церемония проходила в киевском планетарии на вечере памяти Николая Гринько по поводу его 75-летия.

«На презентации с «Неба» падали звезды, а в темном зале в руках людей горели свечи. Я сама читала «Молитву». Говорят, была «блистательно красива» и элегантна. Это так. Я согласна. Но вот где правда: было, но только не один вечер. Я любила и меня любили. Засыпали цветами, которые отвезли потом домой машиной. Но главное другое: уже посланы бумаги на подпись – дать одной из улиц города имя Н.Гринько. Когда это зачитали, в зале раздались крики: «...и звезде, и звезде, и звезде...» Это радость. Не круглая печать, а крик людей.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

В заполярном Североморске, в фойе дома культуры военных моряков я как-то видел фотографию. На ней два потешных конферансье, приезжавших в конце 50-х с концертами к морякам Северного флота. Это – Григорий Антоненко и Николай Гринько. Там их помнят и чтут.

Уверен: на доме № 65 по улице Дзержинского в Запорожье была бы очень уместна мемориальная доска с таким приблизительно текстом: «Тут десять років мешкав видатний український радянський та світовий актор, народний артист України Микола Григорович Гринько». Эту идею как бы безмолвно поддерживает изображенный на давно уже установленной мемориальной доске его учитель, народный артист СССР Владимир Герасимович Магар.

Прекрасное было бы соседство!

Юрий БОТНЕР

Киев – Запорожье

Запитання для аналізу:

1.Чи викликала публікація бажання:

А) подивитися фільми за участю М.Гринька?

Б) поспілкуватися з людьми, які були близько знайомі з Актором?

2.Які фільми М.Гринька справили на вас враження ще у дитинстві?

3. А якої думки додержуються ваші батьки, люди старшого покоління?

Стаття, що нагадається нижче, написана зовсім нещодавно, у травні 2009 року, коли відзначалася дата – столітній ювілей нашого земляка, письменника, який загинув на Великій Вітчизняній війні, ім'я якого носить обласна організація Спілки письменників України. Щоправда й сама організація, й керівництво у НСПУ цю дату не помітили… Саме цю несправедливість намагався виправити автор статті…

МИХАЙЛО ДЕНИСОВИЧ ГАЙДАБУРА,

ЧЕСНА ЛЮДИНА, ЩО ВІРИЛА В ДОБРО

Газета «Запорозька Січ» 14 травня 2009 року

З Києва подзвонив друг моєї молодості Валера Гайдабура. Його дзвінки зараз нечасті. Та й я, коли буваю в Києві, не обов’язково зустрічаюся з ним. В обох діла, не до юнацьких сентиментів. А ще й дороги наші не зовсім співпали. Хоча початок мого свідомого шляху спрямований саме під Гайдабуриним впливом й перша моя публікація в газеті була скоріше його, хоч і підписана двома прізвищами.

Тоді, у шістдесяті роки, нас здружив Валентин Лісняк, син відомого поета Василя Андрійовича. Саме з їхньої розмови, коли вони були втрьох, я вперше почув, що батько Валерія був письменником і що загинув він на фронті. А ще я дуже схвально зустрів звістку, що наше обласне літературне об’єднання стало носити ім’я батька мого друга.

Я часто тоді був у гостях його матері Рими Григорівни, яка мешкала в тому самому будинку в Гуляйполі. Й Валерина мама розповідала мені про свого загиблого чоловіка. Зустрічався я і з земляками, навіть друзями Михайла Гайдабури із села Вербового, й з тими, хто в Гуляйполі й досі вшановує пам'ять письменника. Здружився з меншим сином Гайдабур – Володею, який тоді грав у духовому оркестрі.

Та ось дзвінок Валерія Михайловича Гайдабури, мистецтвознавця зі світовим іменем, академіка, автора книг з історії нашого українського театру. Підкреслю, що чимало сторінок у книгах присвячені саме нашому театру імені Магара.

• Юро, - сказав Валерій,- 13 травня знаменна дата. Моєму батькові було б сто років… Як ти думаєш, чи треба щось зробити, надрукувати статтю, спомини…

• А як же! – підхопив я. – Адже ім’я твого батька Михайла Денисовича носить наше обласне літературне об’єднання!

• Не знаю, незручно якось... А знаєш що, візьми інтерв’ю у Петра Павловича Ребра. Він писав про мого батька.

Петро Павлович, хоч і хворий, та радо погодився. Але сказав мені так:

- Юро, те, що я написав у книзі «Письменники Запорізького краю», виданої сім років тому, не втратило актуальності. Тож вважай ту статтю про Михайла Гайдабуру моєю розповіддю про письменника. Додам, що саме нарис про М.Гайдабуру відкриває книгу.

Отже я охоче користуюся порадою метра запорізького письменництва.

Юрій Ботнер, журналіст

Михайло ГАЙДАБУРА

(1909-1942)

Вечори у Вербовому тихі, лагідні, зоряні. І пісень тут співа­ють ніжних, негучних: люди, здається, бояться сполохати кра­су. Але сьогодні ніхто краси не по­мічає: вона мовби вмерла з пер­шою бомбою, скинутою на мир­ну землю фашистами...

Михайло прибув попроща­тися з рідними, з друзями дитин­ства. Сумне то вийшло прощан­ня — ні пісень, ні жартів. Не жу­риться тільки сам Гайдабура.

—Нарешті й моя черга надійшла, — каже він радісно, ніби й не про фронт мова.

Дружина весь час плаче. Мати мовчки вдивляється в до­рогі риси сина, мовби передчуває, що бачить його востаннє. Друг юності Василь Лісняк записує в блокнот Михайла яко­гось вірша — на пам'ять. На мить піднявши, голову, він питає:

—Тебе, мабуть, в армійську газету направлять, Мишо?

Гайдабура рішуче звівся, знайомим жестом відкинув з лоба розкішну чуприну:

— Ні, Васю. — Він пройшовся з кутка в куток. — Ні! — заперечив ще рішучіше, мовби вже бачив перед собою військкома. — Я йду воювати, а не писати.

Лісняк з подивом дивиться на Михайла: чи той це хло­пець, з яким вони пасли корів, бігали на річку, ходили «на колоди»? Мовчазний, мрійливий, навіть сентиментальний. І раптом — воювати.

- А ти зможеш? — питає він обережно, довірливо, мовби самого себе.

-Догадуюсь, що ти маєш на увазі, — обійняв Василя Гайдабура. — Мовляв, надто м'який, делікатний, як кажуть, слабонервний... Ні, брате, ніжність має бути мужньою. Якщо любиш щось по-справжньому, то вмій його захистити.

Лісняк був трішки старшим за Михайла, але в цю хви­лину почувався перед ним, як школяр перед учителем.

—А мене поки що не беруть, — мовби виправдовую­чись, каже він. — Щось із серцем.., — Не турбуйся, Васю, — Гайдабура блиснув очима. - Я буду битися за двох — за себе й за тебе. — А по паузі додав: — і бити буду нещадно! .|

«Кого збирався бити він, — напише через багато років у своїх спогадах В.Лісняк, — ми добре знали: фашистів!»

Народився Михайло Денисович Гайдабура ЗО квітня (13 травня) 1909 року в селі Вербовому Пологівського району Запорізької області в сім'ї коваля. В дитинстві наймитував, потім допомагав батькові в кузні. Наполегливо займався самоосвітою. В юності захопився громадською діяльністю: виступав у драмгуртку, був завідуючим клубом, організував роботу бібліо­теки. Непогано малював. Помітивши це, друзі рекомендували Михайла на робітфак Київського художнього інституту. Після закінчення робітфаку Гайдабура працює вчителем у рідному селі, відтак переходить на газетну роботу — спочатку в політвідділ Пологівської МТС, а згодом — у Гуляйпільську «районку». Саме в той час Михайло сфотографувався з друзями-початківцями Гуляйполя. Надсилаючи це фото В.Лісняку (в архіві останнього воно й збереглося), майбутній письмен­ник зробив дуже характерний напис: «Ці хлопці хочуть стати письменниками: вони талановиті. Не знаю, чи вийде пись­менник з мене, але що вийде патріот — без сумніву можу сказати: так! (А більшого я нічого й не бажаю)».

Відбувши дійсну військову службу, Гайдабура повернувся до Гуляйполя і працював штатним пропагандистом. У перші ж дні війни пішов на фронт — добровільно. Як і передбачав, ко­мандування Балтійського флоту запропонувало молодому пись­менникові йти працювати у військову газету. Але він заперечив: - Ні, писатиму, коли розіб'ємо фашистів. А зараз про­шу дозволити мені зайняти своє місце політрука.

Так М. Гайдабура опинився на бойовому кораблі. Восе­ни 1941-го року його з Балтики направляють у Крим. Про­їздив через Запоріжжя, але дома побувати йому не судилося. Під час оборони Севастополя командував підрозділом морсь­кої піхоти і поліг смертю хоробрих. Сталося це в 1942 році, коли письменнику виповнилось 33 роки.

Нині в республіканському Будинку письменників на меморіальній дощці викарбувані імена літераторів, які, мов­лячи словами П.Тичини, «були свідомі свойого меча». Серед них — і ім'я нашого земляка Михайла Гайдабури, який у роки воєнного лихоліття віддав за ті ідеали, що оспівував у своїх творах, найдорожче — життя.

Не можна не погодитися з Олександром Копиленком, який у передмові до посмертного видання книги М.Гайдабури пише: «Сім'я письменників України горда за свого товариша-героя... Пам'ятником йому буде й любов читачів, які чита­тимуть цю збірку творів, написаних молодим письменником».

У травні 1970 року бюро Запорізької організації Спілки письменників України своєю ухвалою присвоїло ім'я Ми­хайла Гайдабури обласному літературному об'єднанню. А це означає, що письменник залишається в строю.

Творчий доробок М.Гайдабури досить скромний за обся­гом. Починав він, як і багато інших прозаїків, з віршів. Але згодом повністю перейшов на прозу. Одне з перших оповідань і М Гайдабури «Межа» було надруковане в 1929 році в московсь­кому журналі «Батрак». Відтак ім'я молодого прозаїка почало з’являтися все частіше й частіше, особливо — в запорізьких газетах «Червоне Запоріжжя» та «Комсомолець Запоріжжя».

У 1938 році побачила світ перша книга оповідань М.Гайдабури «У морі», що, на жаль, була й останньою його книгою (щоправда, після війни двічі перевидавалася з дея­кими доповненнями).

Звідки така назва — «У морі»? Перебуваючи на військовій службі, молодий письменник познайомився з людьми, закоханими в море. І сам закохався в нього... Саме романтики моря, люди надзвичайної мужності і духовної краси, моряки й рибалки, стали головними героями книги М.Гайдабури — сина запорізьких степів. На той час це була чи не найперша книга про червонофлотців, книга, написа­на зі знанням життя військових моряків, а головне — з любов'ю і талантом. Знаменно, що в багатьох оповіданнях цієї книги рядки дихають ненавистю до фашизму, який тоді ще лише виношував плани злодійського нападу на нашу країну. Наприклад, в оповіданні «Людина з-за борту» розповідаєть­ся, як моряки з великим ризиком для життя рятують під час шторму людину. Врятованим виявився німець Отто Крайт, стерновий лісовозу «Штурмовик», якого «провокатор видав, і його націонал-соціалістські молодчики викинули за борт». Він просить допомогти якомога швидше повернутися назад, оскільки керує підпільною портовою організацією...

Журнал «Радянська література» досить прихильно відгук­нувся про дебют запорізького прозаїка. Того ж року М.Гайдабуру було прийнято до членів Спілки письменників України.

Незабаром М.Гайдабура захопився цікавою творчою ідеєю — написати широке, правдиве художнє полотно про громадянську війну. Вітчизняна війна застала його за роботою над повістями «Відданість» і «Кронштадт». Рукопис другої книги, поданий до видавництва в червні 1941 року, загинув у вирі війни. Але уривки з повістей, що залишилися у дружини письменника Римми Григорівни, свідчать про помітне творче змужніння автора. Збереглося у дружини М.Гайдабури і кілька його коротких фронтових листів. Вони пронизані світлою лю­бов'ю і тихим сумом, а ще — вірою в перемогу над ворогом. Ось кілька рядків із цих листів (вдома у письменника зостава­лися мати, вагітна дружина, маленький син Валерій): «По­цілуй за мене синочка. Як я за ним печалюсь...», «Мало ми з тобою пожили. Хоч я, звичайно, не збираюся вмирати, але війна є війна, все може трапитись. Особливо мені жаль Лєрушки. Серце заходиться від болю. Жаль мені і нашого маляти, яке скоро на світ з'явиться...», «Листи твої приносять мені багато радості, після прочитання їх стає легше на серці...».

Як свідчать твори М.Гайдабури, його листи з фронту, спо­гади рідних і знайомих, він був людиною цільною, мужньою, талановитою. Ніжність і мужність були мовби двома крильми його вдачі. Вони чудово уживалися в ньому. Точнісінько так, як у прізвищі письменника уживаються тихий шепіт гаю і рокотання бурі...

Петро Ребро, письменник

Від Юрія Ботнера:

Нижче, перед тим, як представити вам невеличку оповідь ювіляра, я наведу читачеві кілька рядків, які надіслав нам син Михайла Денисовича – Валерій Михайлович. Ці роздуми, можливо, треба наводити не сьогодні, у день ювілею, але… Син має перевагу: його ж бо батько! Отже, те що сказав Валерій…(подається російською, саме так, як отримано із Києва).

Валерий Гайдабура: «На битву с фашистами и верную гибель в рядах морской пехоты в Севастополе мой отец уходил не из сегодняшнего дня. И за жертвоприношение то время его чествовало. Новое время для его памяти началось с вандализма -  в вестибюле Дома писателей в Киеве была сорвана и разбита мемориальная доска с фамилиями погибших в войну украинских писателей. И не восстановлена. На рынках безнаказанно начали продавать боевые награды и военные формы, будто это театральная бутафория и костюмы спектакля, бесславно сошедшего со сцены. Обесценено, выброшено из истории было творчество многих мастеров пера. Над судьбой фадеевских юных патриотов из "Молодой гвардии" мое поколение плакало, сейчас же их имен не знают, как и самого произведения Фадеева. Что же говорить тогда о маленькой книжечке патриотических морских рассказов, изданной в 1937 году недавним рабфаковцем Михаилом Гайдабурой? Не сетую, не жалуюсь. Так и должно быть - лавина времени,  цунами истории сметает все на своем пути. Жаль только, что борьба со скверной старого времени закончилась рождением скверны нового времени, где так вольготно жить фарисеям и ловким нуворишам. Отцу, максималисту и романтику, было бы сегодня душно. Поэтому на его нынешних  "юбилейных поминках", думаю, меньше всего надо говорить о его идеологически "прикладном" творчестве, а повторить (может быть, в последний раз) - жил, трудился, любил Украину ЧЕСТНЫЙ, ВЕРЯЩИЙ В ДОБРО ЧЕЛОВЕК. СЕГОДНЯ ЕГО СЛАВНОЕ СТОЛЕТИЕ.  В эти дни - моя благодарная память известному украинскому писателю Копыленко Александру Ивановичу, который в 1937 году  редактировал сборник "У мор1", а в голодное послевоенное время  нашел нашу осиротевшую семью и переиздал книжечку, за гонорар от которой мы смогли пережить голод. Благодарность за деятельную доброту другу юности отца  - Лисняку Василию Андреевичу. Всегда с теплотой думаю о ныне здравствующем (дай Бог ему бодрости и силы!)  легендарном запорожском поэте Ребре Петре Павловиче – его мудростью имя Михаила Гайдабуры для писателей запорожского края приобрело характер патриотического символа.  В моем сердце - любовь к ныне покойной маме - Римме Григорьевне - мне и брату Володе она передала понятие високого смысла отцовской жизни.  И тебе, Юра, моя благодарность. Будем верить, как нам завещано, в лучшее, справедливое.

Запитання для аналізу:

1. Чи згодні ви з тим, що таких людей, як Михайло Гайдабура, треба вшановувати й пам’ятати, а творчість вивчати?

2. Чи виникло у вас бажання познайомитися з оповіданнями Гайдабури?

3. Яких письменників Запорізького краю ви знаєте?

4. Спробуйте написати нарис про знайомого вам письменника.

* * *

Величезна плеяда митців, письменників довгий час переслідувалась, знищувалась фізично та духовно в період розквіту комуністичної моралі, в часи панування єдиної ідеології. Вона стала відома усьому світові тільки після початку періоду так званої перебудови, ініціатором якої став Михайло Горбачов. Історія й людство ще віддадуть данину цьому політичному діячеві. Саме у роки перебудови ми відкрили для себе імена Жигуліна, Стуса, Дудинцева та багатьох інших репресованих сталінською епохою письменників. Для автора посібника першою ластівою було прочитання «Дітей Арбату» Рибакова. Із сатиричних творів буквально увірвався в радянську літературу «Чонкін» письменника-дисидента Войновича. І ось раптом сталася вельми визначна нагода поспілкуватися з самим письменником…